Клима
всегда был затворником и тусовщиком одновременно. Непонятно, как в
человеке могли сочетаться два этих противоположных качества, но это было
так. Он любил многих женщин, но в мыслях не понимал и не помнил ни
одну. Ни одну, кроме Николь. Она была матерью его сына, единственного
сына, который сегодня вершил революцию. Много лет прошло с тех пор, как
он качал его на руках, строил с ним дом из одеял и кормил его с ложечки.
Сегодня ему предстоял непростой выбор. Выбор, который должен принять
каждый отец, принять или забыть о существовании сына.
Гаспар был непростым мальчиком, его харизма умение вести за собой людей сыграли с ним злую шутку и он сделал выбор, о котором сам не жалел, но о котором безмерно жалели его родители. Клима проклинал тот день, когда трахнул Николь. Его мышцы сковывало при одной мысли о том, что его сын, человек окончивший юридический факультет Сорбонны через несколько часов предстанет перед судом и возможно будет предан палачу на растерзание.
Клима много думал об исходе этого дня и пытался что есть сил свести на нет все инциденты, но дело казалось государства и тут его связи теряли свою силу. Он раздавал деньги налево и направо, пытался добыть информацию, которая бы могла подтвердить непричастность его сына ко всем этим делам, но ничего не выходило. Возможно потому, что Гаспар сам постоянно лез на рожон пытался доказать свою правоту и обосновать жертвы во имя спасения человечества. Взорванные здания Парламента, музеев, пара жилых кварталов и левое крыло библиотеки. Все это не поддавалось объяснениям и требовало возмездия со стороны государства.
Гаспар в тот день жалел лишь о том, что он не взорвал здание суда. Тогда, возможно, не было бы всей этой суматохи...
Париж давно потерял свою роскошь. Он был уже не тем, что прежде: не играл аккордеон, не было круассанов и Laduree. На Елисейских полях коптили пара заводов, и смог, стоящий в городе одурманивал прохожих и наводил тоску на приезжих. Перестали петь птицы по весне и на Монмартр редко заглядывали люди. Да, им больше не было дела до мертвых - они еле-еле сводили концы с концами и думали лишь о себе голодных и полуживых.
Постепенно время сменяло свой путь и в городе начались беспорядки реакционных организаций и анархистов. Молодежь Парижа утомилась от беспросветного технологического прогресса и пыталась хоть как-то вдолбить властям, что скоро наступит конец. Но власть была нема, как и всегда впрочем. И тогда юность взяла все в свои руки и начала крушить. Горели церкви, монастыри и библиотеки, заводы и Версаль, бутики и аэропорты. Пепелище сжирало этот город. Город некогда бывший образчиком вкуса и изящества превратился в громадную тлеющую помойку, в недрах которой копошились грязные дети и старики, женщины и мужчины, все те имущие, оставшиеся без крыши над головой.
Да, это было самое жаркое лето в Париже за последние сто лет. Роскошь была уничтожена, в магазинах лежал только хлеб и картофель, сезонные овощи и больше ничего. Иногда из Нормандии и других земель привозили мясо, но его тут же сметали верховные чины, а все стояли и облизывались жадно.
Роскоши не было, но элита была. Это всегда так происходит, элита остается при любом раскладе, как высшее звено в пищевой цепи. И Клима еще имел честь принадлежать к "брахманскому сословию".
Что значит роскошь в наши дни? Возможность быть здоровым, умным и красивым? Вряд ли... шмотки-бутики, дорогие тачки-яхты-особняки...да! Так вот. В Париже в эти дни не было духов, не было обуви, не было украшений, не было помад и румян, а только высокая стена отгораживала его от внешнего мира. Стена отчаяния и страха, стена оставленных попыток сбежать и укрыться, стена бездумного потребления и жалости голода. Все молили Бога показать виновника их страданий и виновник, как водится не заставил себя долго ждать. Толпа скандировала и расступалась перед Гаспаром и бандой его головорезов-подрывников. Да это было дело рук Гаспара - борца за упразднение роскоши и уравнение прав на имущество и земли.
Клима старался как мог, он разрывался между Гаспаром и Николь, и Софи. Он постоянно привозил Николь еду и коллекционные вина, букетики пионов и лаванды прямиком из Арля. Он дарил ей духи и чулки, белье и драгоценности, конфитюры и конфеты, и даже пару раз привез ей, подпольно изготовленные макаруны, с ароматом ванили и малины. Это была роскошь, но она была счастьем и бременем одновременно. Груз вины постоянно лежал на её плечах, обида людей, нелепые обвинения. К ней никто и никогда не приходил. Никто. Кроме Клима. Все эти подарки были такими милыми, но их нельзя было никому показать, в них нельзя было выйти на улицу и она вынуждена была прятать их даже от сына, ведь он бы никогда не простил ей предательства его идей. И вот наступал вечер. Николь садилась перед маленьким зеркальцем красилась и наряжалась, обливалась парфмом с ног до головы, открывала бутылку вина, закуривала сигарету и смотрела в окно, на выходящую из-за туч луну. Молилась о спасении душ и напевала какую-то ведомую только ей мелодию из детства. И когда наступало утро, она задергивала шторы, смывала грим и ложилась спать под канонаду и крики начинающегося дня.
А Клима он выбирал каждый день: между жизнь и смертью, добром и злом, истиной и ложью, любовью и долгом, женой и другой семьей. Он выбирал, но никак не мог выбрать. И вот, когда Гаспар спросил у него прямо: "Что держит тебя там, рядом с Софи?", Клима не задумываясь ответил: "Больше ничего".
Гаспар обнял его и сказал: "Ты очень нужен маме, она совсем одна и к тому же не спит всю ночь, ты должен помогать ей, а не мне. Я сделал свой выбор, теперь дело за тобой".
Гаспар был непростым мальчиком, его харизма умение вести за собой людей сыграли с ним злую шутку и он сделал выбор, о котором сам не жалел, но о котором безмерно жалели его родители. Клима проклинал тот день, когда трахнул Николь. Его мышцы сковывало при одной мысли о том, что его сын, человек окончивший юридический факультет Сорбонны через несколько часов предстанет перед судом и возможно будет предан палачу на растерзание.
Клима много думал об исходе этого дня и пытался что есть сил свести на нет все инциденты, но дело казалось государства и тут его связи теряли свою силу. Он раздавал деньги налево и направо, пытался добыть информацию, которая бы могла подтвердить непричастность его сына ко всем этим делам, но ничего не выходило. Возможно потому, что Гаспар сам постоянно лез на рожон пытался доказать свою правоту и обосновать жертвы во имя спасения человечества. Взорванные здания Парламента, музеев, пара жилых кварталов и левое крыло библиотеки. Все это не поддавалось объяснениям и требовало возмездия со стороны государства.
Гаспар в тот день жалел лишь о том, что он не взорвал здание суда. Тогда, возможно, не было бы всей этой суматохи...
Париж давно потерял свою роскошь. Он был уже не тем, что прежде: не играл аккордеон, не было круассанов и Laduree. На Елисейских полях коптили пара заводов, и смог, стоящий в городе одурманивал прохожих и наводил тоску на приезжих. Перестали петь птицы по весне и на Монмартр редко заглядывали люди. Да, им больше не было дела до мертвых - они еле-еле сводили концы с концами и думали лишь о себе голодных и полуживых.
Постепенно время сменяло свой путь и в городе начались беспорядки реакционных организаций и анархистов. Молодежь Парижа утомилась от беспросветного технологического прогресса и пыталась хоть как-то вдолбить властям, что скоро наступит конец. Но власть была нема, как и всегда впрочем. И тогда юность взяла все в свои руки и начала крушить. Горели церкви, монастыри и библиотеки, заводы и Версаль, бутики и аэропорты. Пепелище сжирало этот город. Город некогда бывший образчиком вкуса и изящества превратился в громадную тлеющую помойку, в недрах которой копошились грязные дети и старики, женщины и мужчины, все те имущие, оставшиеся без крыши над головой.
Да, это было самое жаркое лето в Париже за последние сто лет. Роскошь была уничтожена, в магазинах лежал только хлеб и картофель, сезонные овощи и больше ничего. Иногда из Нормандии и других земель привозили мясо, но его тут же сметали верховные чины, а все стояли и облизывались жадно.
Роскоши не было, но элита была. Это всегда так происходит, элита остается при любом раскладе, как высшее звено в пищевой цепи. И Клима еще имел честь принадлежать к "брахманскому сословию".
Что значит роскошь в наши дни? Возможность быть здоровым, умным и красивым? Вряд ли... шмотки-бутики, дорогие тачки-яхты-особняки...да! Так вот. В Париже в эти дни не было духов, не было обуви, не было украшений, не было помад и румян, а только высокая стена отгораживала его от внешнего мира. Стена отчаяния и страха, стена оставленных попыток сбежать и укрыться, стена бездумного потребления и жалости голода. Все молили Бога показать виновника их страданий и виновник, как водится не заставил себя долго ждать. Толпа скандировала и расступалась перед Гаспаром и бандой его головорезов-подрывников. Да это было дело рук Гаспара - борца за упразднение роскоши и уравнение прав на имущество и земли.
Клима старался как мог, он разрывался между Гаспаром и Николь, и Софи. Он постоянно привозил Николь еду и коллекционные вина, букетики пионов и лаванды прямиком из Арля. Он дарил ей духи и чулки, белье и драгоценности, конфитюры и конфеты, и даже пару раз привез ей, подпольно изготовленные макаруны, с ароматом ванили и малины. Это была роскошь, но она была счастьем и бременем одновременно. Груз вины постоянно лежал на её плечах, обида людей, нелепые обвинения. К ней никто и никогда не приходил. Никто. Кроме Клима. Все эти подарки были такими милыми, но их нельзя было никому показать, в них нельзя было выйти на улицу и она вынуждена была прятать их даже от сына, ведь он бы никогда не простил ей предательства его идей. И вот наступал вечер. Николь садилась перед маленьким зеркальцем красилась и наряжалась, обливалась парфмом с ног до головы, открывала бутылку вина, закуривала сигарету и смотрела в окно, на выходящую из-за туч луну. Молилась о спасении душ и напевала какую-то ведомую только ей мелодию из детства. И когда наступало утро, она задергивала шторы, смывала грим и ложилась спать под канонаду и крики начинающегося дня.
А Клима он выбирал каждый день: между жизнь и смертью, добром и злом, истиной и ложью, любовью и долгом, женой и другой семьей. Он выбирал, но никак не мог выбрать. И вот, когда Гаспар спросил у него прямо: "Что держит тебя там, рядом с Софи?", Клима не задумываясь ответил: "Больше ничего".
Гаспар обнял его и сказал: "Ты очень нужен маме, она совсем одна и к тому же не спит всю ночь, ты должен помогать ей, а не мне. Я сделал свой выбор, теперь дело за тобой".
