Николь сидела на крыльце своего дома, укутавшись в плед и попивая Бордо.
Её глаза были устремлены вперед. Куда-то за горизонт, за бескрайние
поля пшеницы, лаванды и овса. Ветер был порывистым и листва кружилась
смиренно у её ног. Она смотрела на темное осеннее небо и предвидела, что
скоро пойдет дождь. Дождь. Его запах стирал все плохое, очищающая вода,
которую Бог посылает нам, во спасение наших грехов. Дождь, как много в
нем расцветает печалей и воспоминаний. Его нежное прикосновение
напоминает легкие поцелуи старого любовника. Его нежный и неутомимый бой
по крыше возрождает в нас надежду на то, что нас кто-то где-то
по-прежнему ждет и любит. Где-то там, далеко, но не здесь и не сейчас.
Меланхолия жизни и томления о прошлом - нет ничего смешней и печальнее. Пресыщенность и отсутствие дел всегда были врагами здравого смысла. Вот и сейчас Николь увязла в этой насыщенной меланхолии, из которой не было иного выхода, кроме как отправиться в путь. Чемоданы были уже собраны и такси должно было подъехать уже через час. И этот час, он был долог, как любой час в минуту наивысшего ожидания побега.
Она затянулась сигаретой и дым уносил её мысли и капельки грусти вверх и вперед. Как рассеивают прах и как сеют новые зерна. Она сеяла частички своего никотина в этом месте, где она была счастлива в течении последних двадцати лет. Где подрастал её сын, где она проводила редкие ночи с человеком, которого любила больше себя. Она вот так же сидела на крыльце, курила и пила Бордо и ждала приезда Клима, каждый раз, как в последний.
А сейчас она одна, ей неизвестно что будет дальше и только прошлое, с его сокрушительными ошибками и искрометными победами, могло утешить её.
Она всегда знала, в теории, что воспитывать детей нелегко. Когда Гаспару было два - она думала, что хуже уже не будет, постоянный плач, непонимание желаний и бесконечное битье посуды. Она ездила за новыми кружками в магазин по два раза в неделю. Она плакала в часы когда он спал. От радости и умиления, глядя на него. И когда этот милый мальчуган просыпался - надевала щит и латы и тихо ждала наступления ночи. Её губы были часто сомкнуты от сдерживаемой истерики, от желания заплакать или повеситься. Но Николь никогда не могла предположить, что в двадцать лет её сына, из которого она воспитала истинного джентльмена, исключат из Сорбонны за революционные настроения. Это было странно и немного подло с их стороны. Ведь сейчас такие времена. Сейчас каждый ругает политику и стремится напустить на себя революционного флера для пущей привлекательности. Но Гаспар, как он мог поддаться на это? Разве этому учил его Клима? Разве этому его учила сама Николь?
Ответов не было. Гаспар был под следствием и никто не знал, где он находится сейчас. Путь лежал в Париж, в город, что когда-то был родным для Николь. Она любила его улочки и ресторанчики, его огни и кабаре. Она любила просыпаться и смотреть в промокшее окно, смотреть на грязь и серость подворотен в дальней части города. Любила по выходным ходить на рынок и покупать фермерские продукты и готовить для одной себя что-нибудь изысканное. Любила блошиные рынки, аромат горячих круассанов из местных буланжери, и Монмартр, где её всегда ждали Гейне, Дега и Стендаль. Она избрала себе таких собеседников и они были ей верны, как никто другой. Клима часто спрашивал её, почему она не выбрала себе подругу на Монмартре, но Николь лишь задумчиво улыбалась. Она не любила женщин и женщины не любили её и этого было не изменить. Её радовал иногда только факт отмены инквизиции. Да, ей было достаточно этих мыслей, чтобы начать снова улыбаться и радоваться жизни.
Меланхолия жизни и томления о прошлом - нет ничего смешней и печальнее. Пресыщенность и отсутствие дел всегда были врагами здравого смысла. Вот и сейчас Николь увязла в этой насыщенной меланхолии, из которой не было иного выхода, кроме как отправиться в путь. Чемоданы были уже собраны и такси должно было подъехать уже через час. И этот час, он был долог, как любой час в минуту наивысшего ожидания побега.
Она затянулась сигаретой и дым уносил её мысли и капельки грусти вверх и вперед. Как рассеивают прах и как сеют новые зерна. Она сеяла частички своего никотина в этом месте, где она была счастлива в течении последних двадцати лет. Где подрастал её сын, где она проводила редкие ночи с человеком, которого любила больше себя. Она вот так же сидела на крыльце, курила и пила Бордо и ждала приезда Клима, каждый раз, как в последний.
А сейчас она одна, ей неизвестно что будет дальше и только прошлое, с его сокрушительными ошибками и искрометными победами, могло утешить её.
Она всегда знала, в теории, что воспитывать детей нелегко. Когда Гаспару было два - она думала, что хуже уже не будет, постоянный плач, непонимание желаний и бесконечное битье посуды. Она ездила за новыми кружками в магазин по два раза в неделю. Она плакала в часы когда он спал. От радости и умиления, глядя на него. И когда этот милый мальчуган просыпался - надевала щит и латы и тихо ждала наступления ночи. Её губы были часто сомкнуты от сдерживаемой истерики, от желания заплакать или повеситься. Но Николь никогда не могла предположить, что в двадцать лет её сына, из которого она воспитала истинного джентльмена, исключат из Сорбонны за революционные настроения. Это было странно и немного подло с их стороны. Ведь сейчас такие времена. Сейчас каждый ругает политику и стремится напустить на себя революционного флера для пущей привлекательности. Но Гаспар, как он мог поддаться на это? Разве этому учил его Клима? Разве этому его учила сама Николь?
Ответов не было. Гаспар был под следствием и никто не знал, где он находится сейчас. Путь лежал в Париж, в город, что когда-то был родным для Николь. Она любила его улочки и ресторанчики, его огни и кабаре. Она любила просыпаться и смотреть в промокшее окно, смотреть на грязь и серость подворотен в дальней части города. Любила по выходным ходить на рынок и покупать фермерские продукты и готовить для одной себя что-нибудь изысканное. Любила блошиные рынки, аромат горячих круассанов из местных буланжери, и Монмартр, где её всегда ждали Гейне, Дега и Стендаль. Она избрала себе таких собеседников и они были ей верны, как никто другой. Клима часто спрашивал её, почему она не выбрала себе подругу на Монмартре, но Николь лишь задумчиво улыбалась. Она не любила женщин и женщины не любили её и этого было не изменить. Её радовал иногда только факт отмены инквизиции. Да, ей было достаточно этих мыслей, чтобы начать снова улыбаться и радоваться жизни.
